Оксфорд.

- First time in Oxford?
- Not exactly.
- Well, that's nice, dear, isn't it?

Оксфорд. Больше десяти лет фотографиям. Я была там... сколько раз? Четыре? пять? не помню. Под летним дождём с грозой. Под обрывочным солнцем, под весенней радугой. Осенью с красной листвой. С друзьями. И с друзьями, которых больше здесь нет. В полном одиночестве ледяным февралём: cинее небо, зелёный линолеум в пустом хостеле, бесстрашно цветущая на морозе магнолия. В тот раз - фотографировала концерт чудесного Andy Yorke (где ты, Энди? фотографии получились хорошие, тёплые, как ты сам, а потом мы какое-то время переписывались на русском). Купила зашибенную пуховую куртку и смешного медведя с магнитными лапами - он до сих пор жив, спит в кроватке у мальчика. Столкнулась нос к носу - фотоаппарат к носу, скорее - со старшим Йорком и его женой Рэйчел. Том тащил на руках четырёхлетнего сына, Рэйчел катила маленькую совсем ещё дочку в коляске. Профессор Р.Оуэн. Рэйчел была потрясающим, влюблённым в предмет специалистом по Данте, и когда-то давным-давно очень помогла нам с идентификацией малоизвестного варианта издания "Божественной комедии". Умерла в прошлом году. Преподавала до последнего...

Оксфорд. Мох, брусчатка, магнолии, дождь, дождь, обрывки солнца, светло-жёлтый известняк из карьера Хедингтон, торжественные стены, тайные столетние закутки, ржавые замочные скважины, лепные сатиры, трава - влажная, густая, неведомого зелёного зверя мех. Сорочья улица и улица Котовая, вот честно, и Radcliffe - причудливый космический корабль. Растрёпанные, раскрасневшиеся мальчишки в грязных гетрах и полосатых футбольных майках. Растрёпанная дождём и ветром я - ловлю улетающий шарф. И - Radiohead. Mузыка, которая там родилась и долгие годы была для меня вселенной. Да и осталась - одной из нескольких теперь, из самых прекрасных.

А теперь там, как будто этого мало, живёт Endeavour. Лохматый мой, любимый E.Morse. С ним я тоже когда-нибудь столкнусь в переулке, чуть поодаль от мостика вздохов. И тоже покраснею, прижмусь спиной к шершавой стене, буду притворяться, что не смотрю - и смотреть. Ветер станет перебирать наши волосы, погладит обоих по холодным щекам.

Have we met? - I don't think so. - Another life, then.

Эти назальные, господибожемой, "m" и "n". (Как устроена твоя голова, Е.? И по кой, спрашивается, чёрт наворачиваются опять слёзы?)

Значит, в другой жизни.

Холодно. Может, чаю?..

Холодно. Может, чаю?..

A time machine, a place machine, an adjacent universe machine.

Foreverforever/everythinginitsrightplace.

And ever/Endeavour.

@музыка: Radiohead - "A Moon Shaped Pool"

@темы: Оксфорд, Англия, Endeavour, Radiohead

---

Endeavour: deducant te angeli.

He would not stay for me, and who can wonder?
He would not stay for me to stand and gaze.
I shook his hand, and tore my heart in sunder,
And went with half my life about my ways.

A.E. Housman

Сейчас будет атональное, бестолковое, потому что сказать очень хочу, но не знаю, что. Кисельные берега какие-то.

Момент, когда молоко льётся в чай - наблюдали когда-нибудь? Беззвучный взрыв. И назад уже никак его не.

"Endeavour". Oh my god, друзья. До краёв.


Чай / Paradisum.

In paradisum deducant te Angeli.

Ну хорошо, не ангелы: старенький автобус.

Реквием Габриэля Форе. Пушистая чья-то, тёплая голова льнёт к окну, за стеклом плещется солнце в листве, я захлебнулся счастьем и умер.

Это где-то рядом с Tinker Tailor Soldier Spy, с A Single Man. Звук сорванного дыхания, выцветшие обои, запах пригретой полуднем пыли. Рука, протянутая, чтобы прикоснуться, падает на полпути. Покраснение носа и щёк, игла кружит молча, тихонько потрескивая. Будут раны, свои и чужие, кровь, пули, беспамятство, истошный звериный крик. Ненужные поцелуи будут, бессонные ночи, слёзы крупными бусинами, бордовый кашемир, кружевные скатерти, больница. И будут, конечно, у загадок разгадки. А пока - paradisum: крашенные в тёмно-зелёный стены, настольная лампа, ресницы. Пшеничные в контровом.

Нитка детективной истории то и дело теряется, выскальзывает из рук и ума - да ну и бог с ней, с историей. Бог с бусинами, крючками и петельками, хоть и затевалось-то кино именно ради них. (Или?)

Будем смотреть, как смотрят сны, без всего.

Будем смотреть, как смотрят сны, без всего.

Сто лет уж как не было такого - чтобы настолько к сердцу пришлось кино, и при этом без выворота оного сердца наизнанку, без ножей до кости, как было и есть с "Шерлоком", как было с "True Detective" 1. И я не понимаю вот этого тёплого чая с молоком, не понимаю, что в нём вижу и зачем он вообще, а оказывается - очень нужен.

Это я поначалу так о нём. Будучи blissfully, так сказать, unaware. Ага. Как же. Без выворота - без ножей.

Первые два сезона действительно были чай с плюшками и неразбавленное счастье. Необъяснённое и без побочных эффектов, а это подозрительно, но - ладно. А дальше... вот уж несколько вечеров подряд я выключаю телевизор, сворачиваюсь в кресле, как моллюск, и озадаченно вытираю себе слёзы. Сегодня закончили четвёртый сезон, воротник уже мокрый нафиг, а они всё равно. И вроде не хочется плакать-то, да и с чего, собственно? И над чем? Мимо всех смыслов, мимо сюжета, мимо хоть сколько-то подходящих для эмоционирования моментов - вдруг раз ииииии... внутреннее содержание будто отжимают после стирки, да так, что аж пальцы белеют от усилий. У кого-то невидимого пальцы.

Иду мыть чашки с блюдцами, утираюсь рукавом, шмыгаю носом, стыдно.

И наконец понимаю всех - блин, простите меня! - тех, кто по окончании "Шерлока" никак не мог прийти в себя, потому что "со мной что-то сделали, и я не понимаю, что". Там, правда, люди помощи хотели и объяснений происходящему, ибо самим неясно было, куда вообще ткнуться-то, с чего начать. Мне объяснений во спасение не надо. Потому что нерасшифрованное, и когда тебя постирали и выжимают - самый лучший подарок от верхних слоёв атмосферы, какой только можно придумать.

Просыпаюсь с ощущением чистого счастья и синяками в полсердца.


E. и (не)единственность

...был такой Норман Колин Декстер, британский преподаватель литературы эпохи классицизма, известный составитель кроссвордов¹, который придумал культового весьма инспектора Морса. Того самого, что в позднесоветском и ранне-послесоветском телевизоре был всегда и везде, если кто помнит. Я не смотрела. Сериал начался в 1987 и завершился в 2000 со смертью главного героя, а через два года умер и John Thaw - строго-настрого единственный Морс, существование которого допускал Декстер как родитель персонажа - да и публика тоже.

В 2012 какие-то волшебные телелюди (this is no longer your film (c), только со знаком плюс) решили отмотать назад. И уж не знаю, кто и как договаривался с Декстером и что повлияло на его решение, но завершился процесс весьма курьёзным образом: откуда-то взялся (фенотипически условно подходящий) Shaun Evans, и единственность отменили.



[То ли потому, что вот так им было вместе.]

[То ли потому, что Шон... выпал из параллельного пространства одновременно к нам сюда и в то, воображаемое. Бог с ним, с фенотипом, но!

Морс: рабочий класс, отец - водитель такси, стипендия, Оксфорд.
Thaw: рабочий класс, отец - водитель грузовика, школа, школа актёрского мастерства в 16.
Эванс: рабочий класс, отец: водитель такси (WTF?), стипендия на обучение в школе, в которую по родительским деньгам сроду не попасть, школа актёрского мастерства в 17.

Вот только детство у Шона счастливее было, чем у тех двоих.]

...а Декстер вписал в собственное завещание безоговорочный запрет на любых последующих Морсов. Шон - второй и последний.

И теперь мы имеем вот это.



Лялечку Морса мы имеем, лохматого, с любопытным носом и веснушками. С глазами-блюдцами - удивлёнными, как у небесного какого-то совёнка, с радужкой в тёмной кайме. С глазами, которые вот пули стальные, а вот - чистые колодцы с камушками на дне. С замшевым голосом чуть в нос. На Боуи похожего, порой нестерпимо. Вот на того, который на землю...

У E. Morse замечательно светлый и безжалостный ум. У E. Morse пушистые ресницы и неровная биография - рос в бедности, поступил в Оксфордский университет на полную стипендию, отчислен перед последней сессией (личное, сломался, забросил учёбу), ушёл служить в Королевский Сигнальный Корпус - certa cito, криптография. Позже невесть какими судьбами оказался полицейским в захолустном участке, откуда и вернулся в Оксфорд. Не хотел - распределили, нехватка кадров. В городском участке его тут же обмотал одеялком сгрёб под крыло человек по фамилии Четверг, заглянул в сердце E., в голову - и себе его, ну не совсем удобное в обращении сокровище, да, а что сокровище - определённо. Он живой и светится. "Светится" - позже так скажут об Эвансе те, кто работал с ним в кадре и вне.

E. один, даже когда нет. E. старик и ребёнок сразу, волхв-сосунок. И сделан весь - из стекла. Чист, прочен и хрупок одновременно - неловкое сочетание, опасное. И стесняется своего имени, как будто назвать его - раздеться (спина и руки у нас в тех же трогательных веснушках). А имя - белокрылый корабль вот такой, кругосветный.



Красный давно сменился зелёным. EN-DEAVOUR! - гаркает Четверг на зазевавшегося Морса, в равной степени объявление отцовской привязанности и призыв в бой. Вздрагивают паруса - ветер.

И да, Четверга-то легко перевести, а вот Endeavour... одним словом - нет, всё выходит неуклюже и не выражает. Вот четырьмя: воодушевлённая попытка достичь цели.


Русалочка и Данко

С Шерлоком у них перекличка. Издали, но слышно. Завитушки тёмные и светлые, море и кораблик, скрипка и хор, "I'm married to my work" и "There's work and... work", у обоих детская боль, сердце-космос и совершеннейшее - по-разному - бесстыдство, и оба пришли на войну в белых рубашках.

Оба - на полпути к тому, что в "Шерлоке" в обход, мягко названо "стать хорошим человеком". Если сказать напрямик - слишком высокопарно звучит и вообще неприложимо к героям движущихся картинок. Я про Шерлока пробовала, натолкнулась на глухое раздражение публики, замолчала. Промолчу и тут, но они же оба...

Не терять сознание на вскрытиях трупов Морс научится чуть позже.



И ещё - где-то мы все видели его, да? - вот: "Wreckers". Угу, вместе. Шон там - Ник, тот самый, который с войны, который "он тебя трахает, а любит - меня", помада и платье и напополам сломанность, и в котором от Морса - ноль. И от самого Шона - тоже.





И отчётливо: Шерлок был ключом к Бенедикту, Шона отомкнул Морс. (Что характерно, оба были единственными претендентами на роль.) У обоих с героями неконтролируемая экзотермическая реакция, фейерверки, свет, тепло, реторты дзынь на тыщу осколков, невидимое теперь видимо. В итоге Холмс и Морс у нас гиперреальны и с внутренним свечением, а актёры - неизбежно изменились. Как говорил Мартин о Беньке - "тот, в котором нет Шерлока, Шерлока бы ТАК сыграть не смог". И как говорил сам Бенька - "Да понятно, что никуда от этого не деться, все мы, проживая роль, немножко травмируемся". Но иногда не "немножко" получается, а как у Бродского - "...нетронутой только мебель". Процесс обоюдоострый, взаимо-рождение, остаться прежним после такого нельзя. Что там у Шона - я не знаю, я ему, как Бенедикту, в глаза не смотрела и за руку его не держала. Но судя по Морсу, который искрит и светится, даже когда спит - примерно то же. "Шон, а не становится ли Морс с каждой серией всё более похожим на тебя?" - "Опасность такая есть, определённо. [...] Я стараюсь не пускать Морса на самотёк. Стараюсь не срезать углов и [работать над персонажем] даже прилежней, чем в самом начале. Но да, признаюсь - трудно."

Старого "Морса" Шон так и не посмотрел.

А Декстер умер три недели назад, 21 марта. Ровно в день, когда мы смотрели S1E1.

---

¹ Понятие кроссворда в англоязычном мире очень отличается от привычного нам. Чтобы решить даже весьма средненький британский кроссворд, начитанности, хорошей памяти и осведомлённости об исторических и культурных явлениях недостаточно. Порой они не нужны и вовсе, потому что каждый отдельный вопрос требует не определения предмета, а целой цепочки (часто неочевидных) логических заключений и операций с наличным лексическим материалом. Детективная работа. Вот пример. В старом "Инспекторе Морсе" Морс вместо своего имени (читателю на тот момент не известного) предлагает типично кроссвордную загадку: My whole life's effort has revolved around Eve. И решается она следующим образом:

1) My whole life's effort > effort зацепить не за что, но речь явно о чём-то, чем человек обладает в течение всей жизни.
2) Revolved > to revolve, вращаться, близко и порой взаимозаменяемо с rotate, ротировать, то есть доставать в некой последовательности элементы из общей кучи, а ранее вытащенные возвращать обратно.
3) [Revolved] around Eve > "around Eve" - субъект ротации. Перебираем буквы, держим в уме, что E - заглавная, то есть первая.
4) Around Eve > анаграмма! E n d e a v o u r.
5) ...effort > проверочное слово, одно из значений endeavour. My whole life's effort = my whole life's endeavour.

@музыка: Radiohead - "Ful Stop"

@темы: Sherlock, Benedict Cumberbatch, Бенедикт Камбербэтч, Шон Эванс, Shaun Evans, Endeavour, Индевор, Инспектор Морс, Шерлок

---

Anatomically correct.

"Вот, была моей – и никогда не узнает. Хорошо." (c)

"And the mind's divisive, but the heart knows better." (c)

Всех с.

...тут прошлогодний февральский снег сон нашёлся, вот такой.

Ночью - то есть уж утром, серым, бескровным - гуляли с Шерлоком в зимнем парке. По тихому нетоптаному снегу, меж елей, вдоль чугунных заборов. За руку. Холодно: разговаривали зло, немеющими губами ("I'm not clean. You know I'm not bloody clean."). Очень холодно: как влюблённые школьники, грели друг другу белые пальцы, - но бессердечно, потому что так надо. Жались друг к другу локтями, будто от этого - теплее.

А всего лишь сползло одеяло.

"It was cold in that place of perpetual summer." (с)

@темы: Sherlock, Sherlock BBC, Benedict Cumberbatch, Бенедикт Камбербэтч, Шерлок

---

Я с тобой. Теория и практика.

S4E2 выбил мне предохранители. (Недо)объясняю, как и почему. Если увидите совсем уж ерунду какую-нибудь, то это я почти не сплю уже три дня.



Disclaimer: Текст не оценивает, не оправдывает, не романтизирует.

Ну ладно, давайте.

Эффективное кино говорит со зрителем, даже ничего не говоря. Помимо сознательно считываемой и, следовательно, процеживаемой через фильтр критического мышления информации, там - уровни и уровни внеязыкового, которое загружается Моффатом внутрь напрямую, мимо логики, мимо (пред)убеждений, мимо любого нашего знания о мире и самих себе. А иногда - в прямое противоречие очевидному.

Язык - вторая сигнальная система. Слово - сигнал о сигнале. В отсутствие же слова от сигнала нас не отгораживает ничего. Воспринятое всплывает на осознанную поверхность в виде чувств, ощущений, интуитивного знания. Они, в свою очередь, проявляются, как фотоплёнка, во второй сигнальной. Позже.

Принципы человеческого восприятия известны, посему универсальные визуальные коды достаточно хорошо формализованы. Экран с его чёткими границами, контрастностью, цветностью и временным измерением - идеальное место приложения этого не-языка.

В общем, хорошо бы знать, что именно нам сказали-то .

Вот кратко - кое-что из нашей бессловесной азбуки. Сейчас вам покажется, что всё это - детсадовские правды, до смешного очевидные вещи, но - см. выше. Воспринимаются они без участия второй сигнальной системы - и часто этим у неё выигрывают. Вслепую.

1. Линия времени. Для подавляющего большинства людей время движется линейно, от левого края поля зрения к правому. Кроме того, любое движение слева направо автоматически считывается как положительный/продуктивный процесс. Обратное движение имеет, соответственно, противоположные коннотации. Почему? Потому что - упростим - надежда на happy end лучшее безусловно необходима для выживания нас любимых как биологического вида.



Прекрасно, блин.




2. Вертикаль. Воздух/земля. Чем ближе визуальная единица к земле, тем она устойчивее и стабильнее. То, что в воздухе, так и норовит улететь или упасть.



Шерлоков прыжок с крыши - его коагуляция из чистого эфира, первая настоящая привязка к "земной" реальности и людям в ней.


3. Совсем уж очевидное... Противоречие/согласие, оно же врозь/вместе. "Вместе" - это когда мы в одном месте. Физически ли, душой ли. (Опять же Райхенбах: Джон стоит внизу, и движение Шерлока - не только от воздуха к земле, к устойчивому состоянию из прежнего волатильного, но и от "врозь" к "вместе".)




4. Золотое сечение. Тут можно говорить (и спорить) долго, но похоже, что если что-то делить, то приятнее и правильнее делить так, чтобы целое относилось к большей части ровно так же, как большая часть - к меньшей. "Плотность" зрительского внимания тяготеет именно к месту такого раздела - причём не только в пространстве, но и во времени. Соответственно, к этой волшебной точке следует привязывать самое главное. В практической части ниже - о том, что в этом месте случается в S4E2.





Завитушки такие, да.


5. Тёмное - светлое. Тёмное - "больше не" (в чёрном тонут все остальные цвета - нет места, оно полностью занято), пассивное состояние (сон/летаргия), опасность, печаль, всякая смерть, земля. Белое - наоборот. Свет и чистое небо.




6. Резкое - смазанное. Определённость, ясность, настоящее против вневременного, мутного, неопределяемого, искажённого, труднодоступного.



Все эти воспоминания о прошлом и жуткие отражения-двойники (из которых S4E1 состоит чуть менее, чем наполовину). Джон до появления Шерлока в S4E2 - мутные обрывки лица.

* * *

Практика (ура!)

У меня сердце ухнуло куда-то вниз, когда выяснилось (ещё раз спасибо medeafate из diary.ru за тщательные замеры + кучу теоретической информации), куда пришлась фокусная точка. Момент даже без линеечки совершенно! чётко видится центральным - и, судя по реакции зрителей, самым противоречивым в эпизоде.

Дано:

Якорная цепь Шерлоковой клятвы оборвалась, как нитка. Самому Шерлоку осталось две-три недели. Мэри у Джона больше нет. У Шерлока больше нет ни доктора, ни дома. Вот так:



Джону надо как-то закрывать внутренний разрыв между "нельзя" и "необходимо". Нельзя - тихо простить смерть Мэри. Тем более - единственно возможному человеку. Как оперировать грязным инструментом - нельзя: последствия. А простить - совершенно необходимо, потому что иначе всё. Пальцы разожмутся, и... конец, колодец, темь кромешная, плавали-знаем, трижды, б., плавали.

...ну хорошо, на мотив тут хватит. В чём же значимость момента-то?



we're losing you, Sherlock

И вот смотрите, что происходит в нашей фокусной точке. Шерлок - невменяемое торнадо. Его вращает и несёт. Это опасно - для него самого в первую очередь.







Джон наблюдает. Джон в секундной готовности, когда Шерлок хватает скальпель. В полусекундной, когда у Шерлока начинают трястись руки. ...и наконец -



Это пока - не избиение. Это спасательная миссия. Выбить из рук скальпель. Отбросить от источника опасности к дальней стене.

Движение - через весь экран слева направо, из прошлого в будущее, положительное. Половину пути Джон проходит один, вторую тащит Шерлока за собой.

STOP IT! STOP IT NOW!

WHAT ARE YOU DOING?

WAKE UP!

Вращение прекращается. Калвертон как непосредственный источник опасности - далеко позади/слева.



Спасательная. Миссия. С большой долей вероятности - критическая для выживания Шерлока.

we're losing you

...и всё. Через край. За Мэри. За клятву. За наркотики. За то, что едва не потерял. Эмоциональная рвота фонтаном. Не остановить.

Бьёт - остервенело, отчаянно, больно, больно, больно.

Шерлок перемещается в горизонталь/нижнюю треть экрана. В состояние присутствия. На землю. В безопасность. Там больно, кровища, но и - смотрите - свет.

Без картинок, тяжело: после каждого удара Шерлок поднимает лицо вверх, полностью открываясь. Ещё. И ещё.



Здесь нет крыши, нет снайперов, нет плана спасения у Шерлока. Но визуальная схема у морга и Райхенбаха - одна: движение от "врозь" к "вместе". Движение из воздуха к земле.

...но бьют же! ногами!



Распахнут настежь. Глаза полны слёз благодарности/облегчения.



Движение было не от, а к.

Тогда у Шерлока был один путь к Джону - с крыши.

Теперь у Джона к Шерлоку - тоже один. Причинить физическую боль.

Я с тобой.

Да, ногами. Да, душевный калека.

И всё равно -

Я с тобой.

* * *

За минуту до объятия - невероятно тихое и красивое происходит. Длинная-длинная визуальная перекличка между Джоном, Шерлоком и Мэри. Мэри всегда отделена от Джона - где бы он ни был, её там нет, он справа - она слева, и наоборот. Недостижимость/непоправимость. Шерлок то тут, то там на экране - в основном пререкается с Джоном, иногда соглашаясь (кстати, когда Джон признаётся Мэри в измене, Шерлок - в офигении, и они с Джоном - в противоположных углах).

Мэри - та часть Джона, которая Мэри - обходит их, очерчивает (охранительный?) круг. Вместе.

Чем ближе разговор к завершению, тем чаще Джон оказывается у самого левого края, буквально соскальзывая в чёрную тень. И когда ему становится совсем уж нестерпимо больно, когда подступают слёзы, Шерлок замолкает и перемещается (в кадре, физически оставаясь в кресле) туда же - далеко-далеко влево.

я с тобой

И ещё раз. И ещё. С Шерлоком - свет. Окно.





Движение навстречу друг другу они начинают из одной точки - справа. Оттуда, где надежда и будущее. Там наконец начинает плакать Джон, и там же поднимается с кресла Шерлок. В физическом пространстве комнаты они ещё разделены, по позиции в кадре - вместе.

С Шерлоком в кадре - не только свет, но и тепло.





Шерлок делает три шага - от светлого своего окна в темный угол экрана, к Джону, в "отрицательную" сторону. И остаётся с ним там. Как остался бы где угодно.

Джон скрыт тенью практически полностью, и у Шерлока руки по локоть в этой тьме. Но завитушка на лбу и утешающая рука - освещены. Он этот свет принёс с собой.

И тепло тоже.




Эти два момента - избиение и объятия - вдох и выдох.

Я с тобой - я с тобой.

* * *

Love is a doing word (c).

@музыка: Thom Yorke - Analyse

---

Гамлет и мелкая клеточка.

Щас испорчу свою репутацию как фотографа.

Остались постгамлетовские снимки из позапрошлого августа.

Было темно. Вспышкой в глаза - жестоко, поэтому без. Но это ладно, а вот не ладно то, что не дался он мне тогда.

Так бывает, у меня, по крайней мере. Без видимых причин. И именно с безумно любимыми людьми, с которыми раньше получалось. Тем обиднее .

Есть одна, которая хоть что-то доносит от той минуты.

Горько-сладкой и стыдной для некоторых тут (см. предыд. запись). И немножко смешной дурацким этим взаимным смущением.

...и, блин, волшебной тем, что кто-то, отказываясь, согласился.

Чтобы больно не сделать.

Вот такой.

Уши и кудри...

@музыка: Damon Albarn - "Apple Carts"

@темы: Лондон, Sherlock, Sherlock BBC, Benedict Cumberbatch, Бенедикт Камбербэтч, Барбикан, Гамлет, Шерлок

---

Interference/I can't

In the future we will change our numbers
And lose contact.

Доброе утро в тишину. Если кто в ней.

У меня всё хорошо. Ничего не забыла. Никого. Спасибо за письма. Спасибо за поздравления.

Мне надо сказать. И услышать. И за руку.

Ободранная кожа и счастье одновременно.

И смычок канифолим.

Однажды, будучи в Бристоле, я умудрилась грохнуться на асфальт и весьма драматически рассечь колено - вот прямо до ручьёв и брызг. Под рукой не было ничего, кроме бумажных салфеток. Когда лить перестало, я налепила последнюю на рану и похромала на Brandon Hill, на самый верх. Дул ветер, садилось огромное солнце, и появлялись потихоньку звёзды. И пахло остывающим августовским асфальтом. Редкие прохожие с любопытством косились на белую салфетку с кровавым пятном и спрашивали, как я . А я...

И вот сейчас очень похоже.

Малиновое варенье вместо сердца.

Шерлок, мерцающий ты мой космос.

...не пей дождевую воду из Эвровой бездонной вазы, не надо.

...и левую бровь придётся зашивать.

* * *

С позапрошлого августа осталась история.

После Гамлета.

...я сейчас много фотографирую детей, и часто вижу вот что. Когда к ним на праздник приходят принцессы, драконы и бэтмэны, изумлённые малыши, едва научившиеся говорить и не различающие ещё, где какое чувство, поступают одинаково. Находят что-нибудь, что угодно - куклу, цветок, конфету, пластмассовое яблоко - и несут волшебному, не-из-мирному существу. Настойчиво вкладывают в руки. И одним им известно, что получают взамен.

Ему нельзя было ничего у народа брать. Совсем. Я не знала. И вместо того, чтобы со всеми просить автограф, протянула ему (I don't need anything from you.) конверт. Маленький. Фотографии и короткая записка.

Thank you. I'm sorry. Forgive me? I can't, I can't.

Более мучительно, болезненно извиняющегося "I can't" я не слышала больше ни от кого и, надеюсь, не услышу.

Мы постояли так немножко и не знали, что делать. Конверт он мне не отдал. Оглянулся на охрану и молча спрятал в нагрудный карман. А я, по-моему, погладила его по руке. Или потрогала просто. Не помню.

В левом ухе у него была то ли кровь, то ли краска.

* * *

А если выключить звук в S4E2 и включить на repeat две дорожки - Interference и Truth Ray из томйоркова Tomorrow's Modern Boxes, то не надо нам космических кораблей, мы и так.

* * *

Зимнему мальчику уже четыре.

@музыка: Thom Yorke - Interference

@темы: Sherlock, Sherlock BBC, Benedict Cumberbatch, Бенедикт Камбербэтч, Шерлок

---

У кентавров тёплые руки. [Cheltenham L053]

"...мы тут совсем одни.
И пальцы мои теплы,
как июльские дни."
(с) Бродский

 
Теплы не мои, его. В моих кровь стоит неверящая и холодная, как весенняя лужа под первым солнцем, а горлу не сглотнуть ни за что.

6-е октября, почти 7-е, Челтенхэм. Притихшая толпа подсчитывает - дождёмся ли, нет? "Бенедикт будет подписывать, сколько сможет". Устал. Заметно. Вдруг встаёт из-за стола, оглядывает длиннющий хвост очереди и громко, по-пионерски, прокрикивает всем спасибо - за терпение, за то, что пришли, в общем - больщущее спасибо.

Бе-не-дикт. Едва ли существующий, погранично-сказочный кентавр в стеклянной клетке посреди тихого ипподрома и ночи. Рубашка голубенькая, мятая. Кудри пятернёй со лба. Распахиваю перед ним здоровенного "Винни-Пуха". Не смейтесь. С цветными картинками. Не для себя - для маленького зимнего мальчика, на хорошее какое-то "потом", на вырост. Бенька сосредоточенно пишет - нечитаемое. Забираю-обнимаю книгу, отдаю конверт, что ждал с полуудачного мая. Тихие игрушечные фотки о том, как и откуда берутся на земле те, кого быть тут не может. Почему-то казалось, что именно эти - для него и о нём. Бессловесное спасибо.

А потом... потом молча протягиваю руку, сжимаю ему ладошку - и он мою в ответ. Не отпуская, сжимаю ещё, тихонечко, дважды в ряд - и он, не отпуская, откликается той же немой азбукой. Он - я это в прошлый раз одними глазами увидела, а теперь кожей - очень... нежный, облачный. Неяркий.

Ладонь ласковая.

Да и весь - из тепла. С ним рядом - словно разом из промозглого холода с головой под нагретое одеяло.

Под катом - 54 фотки собственно мероприятия №L053. За качество не стреляйте - очень, очень далеко от сцены. Далеко, высоко и сильно сбоку. Что есть, добыто из небытия - невооружёнными глазами с моего места не было видно практически ничего. Тех. инфо: Sony Nex-5 и 55-210mm f/4.5-6.3 со всеми её несчастными, до упора, 315-ю эквивалентными мм зума + жестокий кроп.

@темы: Sherlock, Sherlock BBC, Benedict Cumberbatch, Бенедикт Камбербэтч, Шерлок

---

Счастливого тридцать шестого и навсегда.

Бенька. Пусть всё у тебя, милый человек. И тебе - за всё... Слова позже. Пока картинки . Тёплые уголки и ветреные вершины Лондона. Твои и Шерлока.

Дышать дождём. Гладить мокрую траву и ловить в ладошки струи нежданного солнца.

@настроение: Благодарное

@темы: Sherlock, Sherlock BBC, Benedict Cumberbatch, Бенедикт Камбербэтч, Шерлок

---

TEA WITH "SHERLOCK": Investigating the investigators.

Спасибище ещё раз PopMatters, заславшим меня вот так сразу, первым заданием, и в Нью-Йорк. Длинная и занудная, как извинения Майкрофта перед начальством, статья вышла в понедельник и даже - внезапно - попала в "Editor's Choice". Редактор спрашивает о дальнейших планах... эх. А можно ещё Шерлока? Пожалуйста?

Под катом - английский текст, в котором я пытаюсь объять необъятное и при этом не пищать слишком уж восторженно. Толком не получается ни то, ни другое. Фандом - спальня. Публика - гостиная. Пришлось соблюдать приличия и с умным видом торжественно вещать очевидное.

TEA WITH "SHERLOCK"
Investigating the investigators.

Screening of "A Scandal in Belgravia" at FIAF, NYC, May 2nd 2012

Почитать?

BEHIND THE SCREEN

BBC's "Sherlock" has crossed the pond for the second time to find an eager, if not exactly raging, fanbase waiting. Ten thousand applications for the two hundred seats offered by PBS to the fans? Impressive. A polite, manageable line at the doors of the screening's undisclosed (really?) location squeals in unison and delight but stays in place as Benedict Cumberbatch - truth be told, the main attraction of the series and the evening - walks through the door. Also present today will be the venerable Steven Moffat, "Sherlock"'s creator and the current Tardis chief, and his wife, producer Sue Vertue, the woman who got the series off the ground. The American host is Rebecca Eaton, PBS Masterpiece's producer in charge of "Sherlock". There will be food and drink, an excerpt from "A Scandal in Belgravia", questions, answers, coffee and autographs.

Unseen, Benedict, Steven and Sue watch the audience watch as "A Scandal in Belgravia" begins to roll. "We were standing behind the screen at the beginning, I wonder if you knew it, but it was a cheeky way of just seeing what the reaction would be," explains Benedict later. Out of 400 present, there are, we estimate, three people who held out and haven't already devoured a hasty download of series two. The response is none the worse for that: all applause, laughter and everything on the scale between happy screaming and appreciative purring. Forty minutes later, the lights are on and the guests submit themselves to questions. But first, Eaton produces a happy and extremely welcome announcement: "[PBS] Masterpiece will be co-producing with BBC Wales and with Hartswood Films the next series of "Sherlock" that will go into production early in 2013 and will be on the air here sometime in 2013. That's official." What follows is a scatter of seemingly unlikely topics: Machiavelli, imaginary tea with Martin Crieff the crazy pilot, visits to the morgue ("I recommend it," deadpans Benedict), a bed in a field, Frankenstein, a black whip with a red heart at the end of it. A great deal of warmth is in the air: hardly anyone in the room is out of any of these quirky loops.

Steven Moffat, the beloved founding father of the show (along with Mark Gatiss, sadly absent at the event), has long been dubbed "the biggest troll ever" for his ability to mercilessly subvert the nuttiest and cleverest of expectations, produce unthinkable plot twists and dizzying cliffhangers, thus bestowing much sweet frustration onto unsuspecting audiences. How short of a genius? Nearly naught, we think. Both hilarious and a sage, he drills his dark eyes deep into whatever he is looking at, controls people with a slight movement of one eyebrow, and speaks an unintended comedy further spiked by the remnants of his Scottish accent. With Sue, they form a perfect tandem, providing sparkles of challenge and tiny jabs to each other, to the delight of the onlookers. It's curious, too, to track the dynamics between the two and Benedict. They adore him - a bright child quite worthy of adults' pride but in need of guidance and perhaps an occasional light slap on the hand. For reasons other than censoring, the 90-minute episodes of "Sherlock" have to be cut down to 82 minutes. There aren't any politically correct American scissors: Steven and Sue are in charge of the cutting. Benedict is still very unhappy: "I hate it. I do, I do! I genuinely want you to have the full feast. It's not fair, you're as loyal as any other fan in any other part of the world but it's a politically dangerous thing for me to be sat on this stage saying it, I feel two producers leaning in to tell me to stop." Rebecca points out that PBS aren't the ones making the edits. Moffat is rolling his eyes: "Yeah. Just not approved with Benedict, apparently." Snap!

Benedict radiates warmth, talks fast and is visibly tired. Unlike Sherlock's iconic stencil of a face, his is softer, lower in contrast, even considering the dark "Star Trek" hair. Unlike Sherlock's, his heart is visible on his sleeve, not stuffed into a Persian slipper till better (or worse) times. Can we compare them? "How much are you like your character?" is always somewhat of an insult to an actor, easily translated into "how well can you do your job"? Of course Benedict is like every character he plays, or he wouldn't be considered what he is - an exquisite actor of sizable, and expanding, range. Of course there is an awful lot of him that's not at all like Sherlock, yet he inhabits the consulting detective with such effervescence, and in ways so strikingly distinct from his other roles, that one does suspect an alchemy of personal affinity. Obviously, it would have little to do with uncovering Benedict as a closet sociopath or endowing him with Sherlock's motivations, but Sherlock was never written in abstract - there were no other candidates for the part, and as the series progressed, the writing was being adjusted to highlight Benedict's strengths; in this way, he did have to do with the emergence of Sherlock as we know him. They share a body that can be still, even languid, yet is prone to sudden bursts of uncannily fast movement. They share a swift tongue, even though Sherlock's machine-gun deductions are difficult for Benedict: "...everyone's very patient when we're getting through the trauma of doing it." They definitely share an inquiring, agile mind that is capable of self-observation; admittedly, in Sherlock's case the analysis is a little bit skewed, and straightening it out is the point of his character's development.

Benedict is the only physical reality that this Sherlock Holmes will ever possess, and the air in the room full of grown-up people is slightly dizzy with dream-like, childish bliss of actually, goodness me, seeing him. Understandably, having invested their hearts in Sherlock's image, the fans worry about his flesh-and-blood vessel. The uncontrolled explosion of demand for the actor, the sun and the fun of LA, Hollywood blockbuster mentality, Star Trek's top secret villain - what if they claim Benedict and whisk him, body and soul, irretrievably away? What if there is no more wiry, tinkle-and-sparkle, razorblade-sharp Holmes? In fact, back home the Daily Mail and co are already in convulsions about Cumberbatch's shameful American sell-out. But as the Q&A session begins, it's evident that neither of them - not Benedict, and not Sherlock - has gone anywhere. Up two suit sizes, face a little worse for wear due to aggressive makeup, but where we feared to find a muscular anti-hero kissed hard by the Hollywood sunshine, there is a pale-skinned, delicate, self-reflecting man. He is sweet, very sweet, and with a tight metal spring inside. The kind that Sherlock has, too.


THE MYTHOLOGY AND SUBTERFUGE OF "SHERLOCK"

Witty and dazzling as it may be, BBC's "Sherlock" isn't simply a clever unlocking of Conan Doyle's seemingly rigid original. The ferrying of Sherlock Holmes through time and the quickening of his Victorian soul is a resounding success on the front of sheer entertainment, but also a subtle, and often subversive, commentary on the salient issues of the current moment. Take your pick. Modern technology and its influence on people's lives? Check. The painful process of acceptance of homosexuality as variant of norm? Oh yes. The state of political affairs? Even that. Many do perceive - and reject - Cumberbatch's Holmes as too theatrical, too much of a walking firework display, not a hermetically sealed mystery in the shape of a sleuthing man, and thus hopelessly "out of character" in regard to Conan Doyle's detective. But the psycho-physical setup of the new Sherlock is, too, a reflection of the state we're in. The speed with which tragedy yo-yos into farce and back: instant. Transparency of emotion: all but indecent. Patience: zero.

But all of that is only a mirror in which we see ourselves, facepalm (in Internet speak) and laugh; the series' creators' strategy, in fact, goes deeper and touches upon more fundamental issues. A society - our society - where "being nice" and "doing good" are so well defined, where emotion is sacred, is injected with a hero whose heart is seemingly deaf to these notions. So, how on earth is good done by someone who isn't - nor, by all accounts, intending to be - good? Oh yes, and we are, of course, inexorably in love with Benedict Cumberbatch's Holmes, so excruciatingly adorable and so tantalizingly unavailable that most of us would happily ditch our moral beacons to have more of him - a bit of a subversive lesson in itself. Even without realizing any of this, our thought patterns are broken, and the process of self-observation and the questioning of our own motives have begun. No small achievement for a short TV series; no wonder it's gone iconic as soon as the first episode's end titles rolled.

But here comes the most important kind of compelling magic of "Sherlock": as the series progresses, it becomes more and more obvious that the ciphers of the plot, in all their witty, sparkly brilliance, are secondary to the cipher of the main character. The sleuthing stories are transport; Sherlock Holmes is the one being solved. He seems fairly obvious in the beginning - a brilliant mind, "a high-functioning sociopath", his fancy tickled by detective work and his underfed, infantile ego touchingly visible. But enter John Watson, the limping military angel, the unlocker, and Sherlock's hermetic heart is warmed and unsealed, allowing the contradictions in him to bloom openly - and all the more violently for that. We, in turn, are given to the torment of guessing, of choosing sides, of merging the impossible opposites within him, to turning him this way and that, to trying him on. Who is he? The answer - even as we assail, without success, the creators of the show for the original meaning - is to be found nowhere but within ourselves, and that truly pushes "Sherlock" up through the clouds of entertainment and into the stratosphere of real art.

What can be deduced, though, is the properties of Sherlock's character that make him so irresistible, and at times a train wreck impossible to take one's eyes off. He is Janus, a two-faced deity of beginnings and transitions, augmented fourth and diminished fifth on a nervous violin, a contradiction pleading to be resolved. A genius, yet an idiot. A loved one - and a child. Damaged and brilliant, a blushing virgin and an ultimate calculating - also self-calculating - machine. Lacking in normalcy of feelings yet clearly very emotional. We almost want to ask - good or bad? Angel or demon? Either way, his contradictory, unstable and essentially mythical nature, apart from being the perfect vehicle for the story, makes him relevant to our own internal quandaries - we, after all, would never wish for answers to questions that have nothing to do with ourselves.


(DE)CONSTRUCTING SHERLOCK

Conan Doyle warrants re-reading after "Sherlock". You might find yourself surprised to notice what you never would otherwise - and more than a little entertained: yes, the series' creators take great liberties with the canon ("...we take our story and jump off in all directions with it, we don't necessarily stick to it," says Steven), but almost everything that happens onscreen - even the ostensibly modern moments - can be bread-crumbed, however improbable the proposition, back to the original stories. The resulting Dada of Sherlock is great fun indeed - and a two-way win: it will add a curious dimension to the series and, likewise, enliven the stories.

Asked whether he had read anything like Machiavelli's "The Prince", forensic psychology materials, or crime analysis in preparation to playing Sherlock, Benedict explains: "I did read a lot but I've mainly read the Sherlock Holmes stories, and I'm not being flippant, I know exactly what you mean, those levels of calculation and darkness to him - but it's all there in the original, it's what Conan Doyle read, it's more Conan Doyle source that I was interested in. And how that formulates into something that then obviously is gonna be playable and translatable into the 21st century, very well fed by an enormously brilliant sсript by Mark and Steven... and the other Stephen [Thompson]. So I didn't need to research the type. The type was very clear to see - for me. I don't know if that says more about me than my lack of research..."

Everyone, of course, wants to know how Sherlock became the Sherlock we know; presumably, the clarity of our perception of him would grow depending on that knowledge. Presumably. Moffat seems to be the ideal candidate for questioning, especially considering the breadcrumb trail of nods to the past that dot the series. But when the audience inevitably goes fishing for clues and does ask Moffat about his version of Sherlock's back story, he is almost indignant:

"I don't think that's how you create a character. I don't think that's how you know a character. I don't think you know a character by creating a backstory for him. Never mind not knowing the backstory for Sherlock Holmes, I'm not absolutely sure I know the backstory for Mark Gatiss. He's one of my best friends, and you look at each other and do you really know the backstory? So, we sometimes speculate, because we're interested, what his parents were like, what they did, but you know what, we're not... it's sacred turf. You don't mess that up, you don't bring that into the show, it's not right. There are somethings we don't know about Sherlock Holmes, just as there are some things we don't know about our friends and we don't ever know them. And that's right and proper. I think if we went and did that, in a way the audience wouldn't believe us. They'd say, oh you just made that up, as if we didn't make the rest of it up."

Somewhat sheepishly but still determinedly, Cumberbatch half-agrees: "As an actor, that's one of the first things I asked him, and that's a terrifying response to get, isn't it, if anyone has ever done any acting. You want to hook something of an understanding of how you've grown to be this exceptional, eccentric talent; and for me, it was important. It was important at least to know it, but like he says, all the best back stories are there but not talked about. So I have an idea of who he was when he was growing up, I have an idea of how he became what he is as we see him now. We don't necessarily have to show it ever, but it's there, and it does inform the choices I make as an actor playing this character. And I say… yeah, I know Mark's back story. I got to know it, I got to know it. But I agree with what Steven says, the need to explain everything would make it so much more boring. But I think it's kind of important to have a little bit of a framework to hang your choices on as an actor." A clearer explanation surfaces in a different interview a day later: "I don't think he's damaged at all. I think it's all self-inflicted. I think what this is about is humanizing him, making you realize there's actually an adolescent that is being repressed from childhood purposely in order try and become the ultimate, calculating deduction machine. And he can't actually do that." He can't do that, yet to a certain extent, and with a certain amount of damage, it's done, and here comes an itch to argue with Benedict: could an inherently undamaged person ever inflict such a damaging decision upon himself?

When asked who they'd like to have tea with, out of the characters they played and wrote, respectively, Cumberbatch and Moffat pick Sherlock - and they are genuinely curious about how it would go. "I think it'd be great. I think he'd dismiss me in a heartbeat though, he's far too impatient and far too clever, I wouldn't last a second, but it would be fun to be in his presence," laughs Benedict. Steven, imagining the cuppa with, adds: "I'd opt for Sherlock Holmes, to be honest. Just to see how long you could last. It'd be like... "Go and make your deductions, Sherlock!".. and then he'd deck you."

Giggles aside, there is no exhaustive blueprint of Sherlock committed to paper by the show's creators. As unknowable as any human, he does exist - even if it's only in the noosphere. Moffat and Gatiss raise him, guide him, Cumberbatch lends him a body and certain traits of his own, but neither of them knows - not fully - who he is. He is not just an idea, not there only to illustrate a point. His existence is virtual, yet he is capable of very real - and perhaps unpredictable - humanistic impact.


RIVALS, SIDESTEPPED

Gracefully. Why is it now that the idea of reinventing Sherlock Holmes is suddenly so alluring? Asked this question in an interview, Benedict is unsure of an answer. Perhaps because there isn't one. The three recent incarnations of Sherlock Holmes exist for very different reasons; the Downey Jr/Law franchise is largely an entertaining exercise in production design; the BBC series has taken not because it's Holmes, but because of the way it's done - while brilliantly written and providing immense entertainment value, it is also a perfect mythological trap, an extremely ambiguous and gripping story of human heart's progress. The third, currently in production at CBS, is as yet mostly veiled in mystery, but in its origin it is a reaction to BBC's effort.

In fact, for a moment there BBC's success turned the idea of a modern-day Sherlock into a toy that starts a punch-up in a kindergarten. Mass culture punch-up it was: CBS approached BBC to request a permission to do a remake; porting Sherlock from old England to the England of now is good and well, but he might've turned out a little too precious for the American market. Niche! BBC refused, causing CBS to break down in tears, yank at the toy and run, followed by BBC's threats to tell the big brother, sorry, to take the matter to court. The outcome is at the very least curious: CBS's "Elementary", now in production, is propelled not just by the forces of the writers' imagination, but also by the legal necessity to sidestep anything that's been already done in the BBC version. In furious attempts to stick it to the British colleagues, CBS have cast Lucy Liu as John - pardon, Joan! - Watson and Jonny Lee Miller, ex-Jordan from "Dexter", as Sherlock Holmes. Needless to say, the American Holmes lives and works in New York. Lee Miller and Cumberbatch alternated in the roles of the Doctor and the Creature in Danny Boyle's recent National Theatre production of "Frankenstein". The jab of "who created whom" seems somewhat too obvious.

Feelings, then? Rebecca Eaton throws down a rather predictable gauntlet: "So, Sue, has anybody talked about the television series they're making... the American television series? What's the state of that?" There is some eye-rolling: "Oh thanks, Rebecca." Apparently, Sue Vertue was misquoted in the press a while ago as saying she was consulting on "Elementary". Her answer: "I'm noooooot. No, we've heard nothing more about it. I know they've made the pilot. It's nothing to do with us at all." Rebecca won't let go: "And we don't necessarily wish it the best, right? Right?"

Benedict isn't worried either: "Oh no, you know, Jonny is a friend, and as we already know with the Downey Jr movie franchise, there's room enough for two, so why not three? It's fine, it will be different, and I don't think it's going to take away the love for ours, and there's no reason to be churlish or bitter about them or about what they're trying to do."

When asked whether he is intimidated by writing a modern Holmes, Moffat blissfully offers, "It would be a waste of a golden opportunity to go around feeling intimidated. And if we made a complete mess of it, at least there would be loads of other versions of Sherlock lying around. They're like spares. No, it's just best fun." Benedict ought to be scared because there are so many actors already playing Sherlock, but feels that "It's a treat and a privilege to be asked to play that character so you can't be intimidated by him, you just gotta grab it by the horns and have fun." Both proceed to break into a laugh remembering the fright of the series' first airing. It smashed records in the UK, and they don't know yet that episode one of the second season will gather over 3 million happy viewers in the US.


THERMAL EXCHANGE

The voice that, even recorded, seems dense enough to touch, is even deeper at the distance of a yard. Reach out and your hand will push against the soft, warm, woolly humming; a tiny iron barb wrapped deep will leave a scratch.

Benedict is tired. It's a dark corner; a candle, a bowl of candied nuts, a sheaf of "Sherlock" posters on the table. He beams turquoise at every single person in the endless autograph line: "Come on up. Don't be shy, hurry up. What's your name? Okay, spell? Where are you from?" He'd said a million of thanks in the last hour and heard more. Thanks for thanks. Thanks for hurried confessions and for each naive, child-like, sincere offering - a drawing, a book, a pin ("I am Sherlocked" goes onto his white shirt, right over the heart). He holds hands, gives hugs, strokes shoulders. Signs old volumes of Conan Doyle, hats, teapots. Long strand of hair is falling, again and again, across his eyes. Laughing wrinkles laugh. He steals a cookie, a sip of water, breathes out: "I'm tired. I'm completely exhausted", and immediately lights up again, to return the warmth and gratitude that can't reach Sherlock onscreen.

Good night, Benedict. See you, Sherlock.

@темы: Steven Moffat, Sherlock, Стивен Моффат, Sherlock BBC, Benedict Cumberbatch, Бенедикт Камбербэтч, Sue Vertue, Занудное, как извинения Майкрофта перед начальством, Шерлок

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

1.05.94

Взмах ресниц над чайной глубиной. Ничего, всё будет хорошо.

Мне было семнадцать в то воскресенье.

Вертолёт улетел за пределы экрана. Вечер пошёл на телеграфные полоски небу. Не оставь тчк. Отрыв. Сохрани зпт пожалуйста. Отрыв. Не спали всю ночь, катали цветные карандаши по скатерти, смотрели в темь, потом в туман, пили чай, ещё молча чай, проливая и обжигаясь. Прижимались лбами к стеклу, щёлкали кнопочками - как он? Как он там? Не смей. Не надо. Нельзя. Ненужное уже: ты держись, ты только... Ждали невесть чего, хотя всё поняли, всё угадали сразу. По тому, как он тихонько вздрогнул через три секунды после удара.

Под утро полусонными пальцами баловались сквозь слёзы: cкладывали исписанную бумагу в самолётики и запускали их в неподвижный воздух с пятого этажа.

Пока нерадивые ангелы сдирали с него машинные крылья и заворачивали в свои, пуховые. Навсегда.

Самолётики уходили в пике и тыкались носиками в чужие балконы. Потом их, наверно, кто-то читал.

Второго мая было пронзительное солнце и расплывчатые лекции без толку. Нас спрашивали - что случилось. Мы отрицательно мотали невыспанными головами. Нет. Нет его. Дайте помолчать.

Посмотрела документальное кино "Сенна". Сижу и реву. Забыла, что так хорошо, так безжалостно помню. Забыла, что таких, как Айртон, больше не было и не...

@темы: Айртон Сенна, Формула 1

---

Невозможное и фотки - ещё.

Обещала добавить сначала одну, потом пять, потом десяток с натяжкой... получайте в итоге (почти) всё, что было - дополнительных 50+. Бенедикта, как любви и малинового варенья, много не бывает.



* * *

- Ты всамделишный ли? - сказал он. - [...] Откуда взялся?
- Из-за горы.
- Так ты кто есть такой?
- Я тебе скажу, кто я не есть.
- И кто?
- Фикция. Я не фикция.
- Ась?
- Фикция. Фикция, чёрт подери.

© Кормак Маккарти, "Саттри" (Саттри, которого я вижу ровно-точно-нестерпимо как Бенедикта. Ну и пусть Ноксвилл, Теннесси... кто-то у нас хотел попробовать на зуб американский акцент .)

* * *

Он не фикция. Он взялся не из-за горы, а из-за бирюзового моря. Со всей своей вихрастостью и полупрозрачностью. Со всеми длиннющими пальцами.

В ответ на заданный не помню кем (простите великодушно) вопрос про слёзы: нет, не показалось. Нет, не свет упал так. И вправду стоят чистыми лужицами, вот-вот прольются... Щурится, смаргивает. Мокрые дорожки из внешних уголков. Почему - бог знает, то ли лампы слепят, то ли щемит где-то. Не надо угадывать. Просто внутри у него плещется то самое море, вот и всё.

Смотреть.

@музыка: Scott Walker - "The Amorous Humphrey Plugg"

@настроение: Авиабилетное.

@темы: Бенедикт Камбербэтч, Шерлок, Шерлок BBC

---

Невозможное и фотки.

Что: фотографии с закрытого показа "Белгравии" в Нью-Йорке.
Когда: 2 мая 2012.
Кто: Камбербэтч, Моффат, Сью Верчью и Ребекка Итон.
OMG: видела Бенедикта своими собственными объективами глазами. До сих пор не верю .




Бенедикт. Близко. Быстрая моя мечта - увидеть и сфотографировать: три месяца, и вот. Вернулась без слов - молчу пятый день, не знаю, какими о нём. Излучает (двух часов хватит на недельную норму тёплых снов). Низкоконтрастный и быстро-ветреный, как пасмурный день с прогалинами в облаках.

Вместо зацелованного калифорнийским солнцем мускулистого злодея - белокожее нежное инопланетное. С железной пружинкой внутри.

Шерлок.

Голос. Голос, который всегда хотелось потрогать, погладить, в непосредственной слышимости можно потрогать и погладить. Протяни руку - и ладонь толкнётся о мягкое, тёплое, гудящее, шерстяное с зазубринкой. Но стоишь не шелохнувшись - ибо что подумают? - и чувствуешь всей своей поверхностью едва ли не видимые волны.

Он страшно устал, наш Бенька. В тёмном углу, при свечке, сиял глазами на каждого из сотен получателей автографа - "Ну, подходи скорей. Да не бойся же . Как зовут? Давай по буквам... а ты откуда?" Про глаза - не обманывали. Пронзительная, в неправильных пятнах, бирюза. Влажная, как только что после слёз. Как за секунду до. Благодарил за рисунки-значки-книжки - детские, искренние, наивные подарки. "Ох, господи, красота какая... невероятно..." Подписывал книжки, кепки, чайники. Выслушивал признания. Обнимал. Гладил по плечам. Длинная прядь волос то и дело падала на глаза. Под конец стал жаловаться, перехватывая на ходу печеньки и засахаренные орехи, - "Спать. Выдохся."

Отдыхай, волшебный ты человек. Жаль, не удалось вместе со всеми пожать тебе руку и - господи, ну вот зачем он, по большому-то счёту? - получить торопливый росчерк. Нельзя. "Вы сделали свой выбор, когда решили прийти в качестве журналиста". Оглядываюсь, покидая помещение. Пожалуйста. Пожалуйста, пусть не в последний. Мир теснее, чем кажется. Глупо рассуждать о будущих невозможностях, когда стоишь на ковре посреди невозможности настоящей.

...а про Моффата надо отдельно. Обожаю. Человечище.

Под катом - ещё 60+ кликабельных thumbnail'ов. Или можно посмотреть всё сразу вот тут.

Посмотреть на них...

@темы: Бенедикт Камбербэтч, Стивен Моффат, Шерлок, Sherlock BBC

---

Молоко на двоих.

(Сломанный ритм. Так и надо.)

Ленивый туман, всхлипывая, превращался в капли.
Воздух гладил нас мокрой
Лапой по сонным щекам - лето.
В пустых квартирах сияющими глазами
Незрячие тёплые лампы читали газеты.
А + А,
Дважды два.
Вот так, с непогашенным светом

Город уснул...

Город уснул, и луны
Плавали в лодочках по холодной реке.

Фонари ослепли, закрыли глаза на
Полоску солнца.
Разбредясь по углам, туман
Притворялся спящим.
На площади, на неглаженом влажном асфальте
В синем - спишь? Потерял сознание? Ненастоящий?

Рассмотрев сонные вмятинки на ладони,
Вспомнив имя, я в тёплое, знакомое ухо:
Проснись, нет даты, день номер ноль,
Ясно, сухо.

В воображаемых восемь утра

Молоко с пенкой налили в зеркальный кофе,
Ты облизнул непроснувшиеся губы,
Распутывая ресницы, паутинки сна,
Щурясь неправильными глазами на
Мою прохладную тень.

Днём мы смотрели на мягкое небо,
Трогали тихие двери.
Мы спустились к воде и шли
По щиколотки в нагретом песке.
Волна промочила ботинки, стояли на самом
Краешке.

Солнце нагнулось посмотреть поближе,
Играло в медленные, ленивые прятки,
Каталось по синему, а мы следили,
До растянутых теней, разложенных в порядке.

Пушистые головы раскрасило золотистым,
Руки из-под солнца порозовели больно,
Спинами на шершавом бетоне
Ты и я.
До свидания
Свету в реке.

Мы раскладывали рядами
Парашютики для полётов.
В растерявшееся зелёное небо
Улетали тысячи слов на
Никогда не бывшем
Языке.

Спотыкаясь о мелкие выбоины,
От фонаря к фонарю осветили город,
Нас заметили с крыш и самолётов,
К нам спустился привет от лица на луне.

Устали.

Под крайней скамейкой лежали полоски света,
Разлиновывая нашу общую тень.
Я тебе, как всегда - не надо, но ты тёр глаза,
И мы, уютно теплее ночи,
Сонно дышали, полунеслыша
Собственные голоса.

Зажжённые нами огни потерялись
В утреннем свете,
День номер один.

Местные жители вернулись
Из радостных путешествий, глухих подвалов,
Радио играло случайные песни
С конца до начала.
Выпрямляли кривые орбиты
Космические корабли.

Каждое следующее утро,
Каждое следующее лето ли
Я грею молоко на двоих
И обхожу город.

@темы: сломанное, сны

---

Wreckers.

Оправдательное и ссылки.

Жанр: Длинная и бестолковая рецензия.
Кто? Бенедикт Камбербэтч (!), Шон Эванс, Клер Фой.
Warning: Спойлеры - если, конечно, они в принципе возможны с этой историей.
Не тыкать носом: Не перевела название фильма. Ибо никак. Перевела имя главной героини. Я знаю, что имена не переводятся, но с ними неловко, когда они не только не склоняются, но и теряют гендерную принадлежность в транскрипции.
Цитаты: Всё, что в кавычках, взято из интервью удивительной женщины Д.Р. Худ, автора сценария и режиссёра Wreckers.
Где? DVD продаётся на Amazon UK. Ccылок на скачивание нет. Правда нет. Поддержите независимую кинопромышленность, etc.


"Wreckers". Название - обманка, слово-перевёртыш даже в родном английском. Разрушители и ломатели. Те, кто сносит отживший дом. Но и - те, кто в мёртвом хламе, где ржа и паутина по локоть, ищет полезное. Кто замарает руки, наглотается пыли, обдерёт коленки, таща спасённую вещь на свет божий. Обметёт её, ототрёт, покрасит. И отдаст, кому нужно. Или улыбнётся, оставит себе и будет любить.

Трудная работа.

Начало.

У них будет ребёнок. Будет тихое лето и одеяло, расстеленное на траве.

Дэвид нежно касается детских ладошек и пяточек. Щекастый малыш льнёт к маме и смотрит грустно глазищами-омутами, будто знает, как было.

Нерассказанное: предыстория.

Где-то посреди бесконечного поля, в маленьком городишке - не из кукольных, где увитые плющом домики и палисаднички с розами, а из тех, где безденежье, тракторы, борозды, молочная ферма и усталый вечерний свет - жили два мальчика у мамы с папой. Неладно жили, - а у кого ладно? Про соседей рассказывали похуже. Мальчишки наши бывали биты, а любимы ли хоть чуть - бог знает. Сколько помнил себя, Дэвид за Ника лез на рожон, чуть что - вцеплялся в младшего накрепко беспокойной ладошкой: защитить, не отдать, попробуйте только. Мой братишка. Мой. Сам читал маленькому сказки, сам кормил его кашей, сам укладывал спать. Позже - бил школьных задир: если хоть одним пальцем его, сволочи... А однажды после домашней перепалки - только братьям известно, как было на самом деле - оказалась в больнице мать. Упала, говорят, с лестницы.

Выросли. Умница Дэвид подался в учителя, Ник, сам не зная зачем, - на войну. Отец с матерью вскоре умерли, брошенный дом осел, покосился, и детства - как не бывало, только изредка память царапала мутной стекляшечкой изнутри. Дэвид женился - милая моя, хорошая, обнимал так, что не вздохнуть ни ему, ни ей - на синеглазой городской девчонке, и почему-то не хватало больше воздуха в каменных стенах, хотелось ветра, вереска и - настоящего дома. Чтобы кофе и детский смех по утрам. Чтобы каша и сказки.

А дальше?

Дом купили - недалеко от родительского, - и переехали как есть: паутина в углах, полуслепые окна, краска со стен лоскутами. Нежно перебирали камушки из детства, повесили на спинку кровати гирлянду из ракушек - символ плодородия. Глазастая Заря устроилась учительницей музыки в местную школу, пела в церковном хоре и - смелая! - завела кур. Дэвид, как и раньше, преподавал в колледже. Каждое утро надевал костюм, брал из тёплых, заспанных рук жены кофе, целовал её, прижимался - нежными губами, небритой щекой, - и уезжал в город.

Ходили к врачу - проверить, всё ли в порядке. Краснели, смущались, кусали неловко губы. Заря вытащила из-под кофточки флакончик со спермой - надо ведь в тепле держать, да?

Неверная земля.

Фильм снимали в местечке Айлем, что недалеко от Кембриджа, в так называемых "болотах". Болота эти самые давным-давно осушили, и получилась плоская, влажная, плодородная земля. Трава по пояс и высокое-превысокое небо с военными самолётиками. Д.Р.Худ пригласила специалиста для постановки регионального акцента актёрам: "Она рассказывала о том, как ландшафт влияет на речь его обитателей... не акцент им ставила, на самом деле, а вот эту мысль вложила в голову."

Худ разрешила актёрам свободно прочитывать героев фильма, и актёры отдали им своё. Что? Шон Эванс сделал Ника моложе, тоньше, ранимее. Дэвид до Бенедикта был более холоден, более агрессивен. "Бенедикт играет его потрясающе двусмысленно, и люди откликаются на это [противоречие]. Оно дезориентирует, выбивает из колеи, но зрителям нравится. Такая интерпретация персонажа - намного интересней, чем вариант "Я вышла замуж за психа"." У другого актёра Дэвид мог бы выйти слишком однозначным, слишком жёстким, и наша история превратилась бы в фильм ужасов. "Но нет. Она - об отношениях, и актёры это поняли очень хорошо - потому что хорошие актёры."

Клер Фой "заманивает через глаза" - и это важно, потому что мы наблюдаем за братьями именно этими глазами, и мечемся с ней, и не понимаем. Клер "не боится показать свою героиню неприятной". В целом, актёрский состав придаёт истории "определённое очарование" - и делает её более "притягательной". Они не плохие и не хорошие, Дэвид, Ник и Заря. Именно поэтому от них - не оторвать глаз.

Прорисовывая для себя будущую атмосферу "Wreckers", Худ смотрела корейские фильмы ужасов, турецкое кино "Климаты", русского "Сталкера" и разного Дэвида Линча. "Сталкер" и Линч особенно очевидны; у обоих страх тянет к себе, а не отталкивает, и головокружение возможной катастрофы - сладко. У обоих внутри - крепко свёрнутая пружинка безумия, готовая выстрелить и запрыгать вокруг, издевательски хохоча и раня всерьёз. У обоих в обыденности окружающей среды - невыносимая красота, тайный смысл, гул неизвестного, только тронь - увидишь, что...

* * *

Дэвид на работе. Жену его застаёт дома вернувшийся невесть откуда, невесть какими безумными судьбами Ник. Позже она, распахнув глаза на полнеба, смотрит, как Дэвид обнимает брата - так крепко, что больно дышать, так отчаянно, что белеют пальцы. До бесслёзного всхлипа, до дрожи в коленках. Смотрит и уже знает, что прошлое - липкая, неверная под ногами трясинка. С ней знаем и ждём и мы.

С этой минуты всё очевидное, как в лихорадочном сне, уплывает из-под ног, и нас бросают - как хотите теперь - один на один с догадками и подозрениями. Новый-старый дом. Бабочка на окне, птицы, ремонт, закаты, по ночам - сладко, влажно, бесстыдно, кожа к коже, не надышаться тобой, счастье моё... И брат нашёлся. Всё хорошо. ...всё ли?

Братья горячо обсуждают - что? Нам достаются смазанные, неслышные пятна. Дэвид шепчет Заре - это Ник столкнул маму с лестницы. Врёт. Врёт? Что было с ним до неё? И ребёнок, любимый малыш, окончательное их счастье - чей? "Все роли сыграны настолько тонко, что у нас получилось оставить историю двусмысленной, неоднозначной - хотя можно было бы всё рассказать прямо". От этих пробелов - кружится голова. Во время съёмок актёры - Бенедикт особенно - стремятся, сознательно или нет, заполнить пустоты импровизацией. "Это хорошо на репетициях. Импровизация - очень важный инструмент, который позволяет актёрам создать более целостный образ героя, прочувствовать его взамоотношения с окружающими. Но импровизация на камеру - обоюдоострый меч. Местами они выдают внесценарные диалоги, а мне кажется - лучше бы помолчали. Жалею, что не попросила их не бояться побыть в неудобной тишине."

До кости.

Все лишние разговоры из кадра безжалостно убраны. Добавлено ветра, немытых окон и долгих полей.

В итоге - додумываешься, догадываешься до слёз. Кино неверное, хрупкое, нежное, ломается в руках и те же руки - режет... одни острые края везде - границы между. Одной любовью и совсем другой. Светом и тенью. Ложью... и ложью. Насилием и лаской. Между можно - и никогда, ни за что нельзя. Жертвой - и счастьем. И детская тема - по-разному, но больная и для вымышленных Дэвида и Зари, и для Бенедикта... Кино не повторяет его проблему, но оно - беспокойный, трудный сон-перевёртыш о нерешённом, недостигнутом, о мечте. Он выбрал - сыграть. Приложить к себе болезненным талисманом.

Мечта исполнится. Обязательно.

Бенедикт... тихий омут, мягкие губы - улыбается, примеряет мятые галстуки, сверлит дырки электродрелью. И вдруг выдаёт - безжалостно, ржавым ножиком до кости - истошные крики ярости. Сжатые зубы - тиски. Стыд, который сворачивает его, голого, в безраковинный моллюск. Потерянные в полувдохе слова. (Голос. Голос... метёлочкой ковыля по щеке.) Дрожащие руки, искусанные пальцы, враньё не моргнув - и нежность взахлёб, как в последний раз. Губы так близко, что чувствуешь кожей влажное тепло. И обнять - отчаянно, на резком до боли выдохе, навсегда.



Отвечает без слов. Откликается рукам - весь...

Больно. На него. Смотреть. Больно. И отвернуться нельзя.

Это кино так просто, так безыскусно и непритворно, что в нём - несмотря на аккуратно нам данные крючки и петельки старательного сюжета - почти нет границы выдуманного. Нет порожка, о который спотыкаешься нарочно, чтобы прийти в себя - погоди, они же притворяются все. Всё здесь - ритм, символ, нетрудный шифр, как в стихах. Крючок - истребитель в небе, напоминание об опасности, пусть нынче и мир. Петелька: Ник вернулся с войны. Крючок - Ник, хихикая, меняется одёжкой с Зарёй, красит губы и тащит её на сцену петь караоке. Петелька - "Тебя он трахает, а любит - меня!" Крючок... петелька... Визуальная грамматика. Повествовательные приёмы, и их чуть-чуть через край. Но все веснушки и родинки, пушок на руках, морщинки и красные веки, и ржавое железо, и дурацкий магазинный букет - всё настоящее, нехудожественное, как если бы здесь. Дыхание - так близко, что хоть гладь его ладошками, хоть пробуй на вкус. И это - почти нестерпимо. Проваливаешься, куда нельзя.

Д.Р.Худ намекает на другое окончание, отснятое и спрятанное. Что есть издевательство вдвойне, ибо и существующее - неоднозначно.

А значит, придётся нам выбирать самим. В зависимости от личных нехваток и ран. Хочешь - береди. Хочешь - пластырь.

Одеяло на траве, опрокинутое в глаза счастливое небо, щекастый малыш-мечта - одновременно догрешное начало и посттравматический конец, как в "Синем бархате". Только там они - просто похожи, а здесь - один и тот же момент. К счастью лёгких дорожек нет.

(Не)кстати.

Шерлока нет нигде, кроме как в "Шерлоке". Нигде-нигде. Вне пределов сериала всегда необходимо усилие - повернуть до щелчка - чтобы соединить Бенедикта с ним. Wreckers - единственное, где он есть. Бессовестно есть, пусть рыжие кудри, помятый, раздетый, три дня не бритый, в спальне, ничком на траве, у врача, врасплох. Совершенно точно есть. Теряет контроль над собой, дышит сбивчиво - и всё равно есть. Такой, каким мы его, наверное, никогда...

@темы: Benedict Cumberbatch, Wreckers, D.R.Hood

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

В гостях у...

(Бессовестная копия собственного сегодняшнего поста в сообществе SherlockBBC.)

Чай, оранжевые билетики, поезд, Пэддингтон, метро, Юстон. На поверхности жмурюсь, аж больно - полдень, ни облачка. Вот она, Гоуэр стрит, почти сплошь - серые громады университетских зданий и сияющие стеклянные конторы. И вдруг - пришли. Совсем вдруг, до аха и прикушенной губы, словно не учили заранее карту. Четыре этажа, вверху кирпич, внизу белая штукатурка. Бордовый навес над тротуаром. Чёрная дверь. Два вдоха и выдохов ноль, слабеют коленки и сладко плывёт голова - ты где? А сердце тутум - ровно, уверенно: ну вот, говорили же тебе. Всё на самом деле. Самое-самое настоящее. Подойди, потрогай.

Дальше? То есть ближе...

Провожу ладонью по прутьям забора.



Добрый день. Мне чаю с молоком и кусок пирога. Тесно, шумно, орёт-захлёбывается кофе-машина, едва найдёшь свободный столик - обеденное время. Усмехаюсь недоверчиво - бутерброд имени Шерлока. Это плохо и смешно, Шерлок, когда ты... ну да, временно отсутствуешь, а твоим именем в твою сказочную честь - бутерброды. И хуже того - пытаются сдать квартиру. Которая в безоблачном сне упрямо меняет номер с 221Б на 187, и что-то странное с названиями улиц...



День короток. Пора. Ничего-ничего. Не последний раз.

Три остановки по кольцевой до Барбикан.

Гилтспер стрит с этого конца практически безлюдна и давно не метена. Древнее медчудище Бартс разлеглось на целый квартал, и нет-нет да и дохнёт из подворотни старобольничным, тяжёлым.

Отделение патологии. День ослепителен. Слышно, как солнце гудит над тихой площадью. Светом выбиты все цвета - так ярко, что практически чёрно-бело... объектив ловит радуги. Смазанное пятно на уровне второго этажа - птица. Полёты наши наяву...



Станция скорой помощи, из-за которой Джон ничего не знает.



И злополучный велик.





Стою и смотрю под ноги... задираю голову - вооооон край, высоко-высоко... чёрт подери, Шерлок. Сказка же. Ты - сказка, это я тут стою на совсем не сказочном тротуаре, меряю вероятности и помню твои синющие распахнутые...





Весь мир знает, стервец наш звёздный, что ни черта ты не умер. Скажите доктору. Кто-нибудь.







...steal your life back?



Please.

* Отступление, в котором по чуть-чуть Ибсена и Гатисса, а Шерлока временно заменяет Бенедикт.

Поезд выползает на поверхность и щурится на солнце - надземка. Разукрашенная граффити Ченс Стрит - тут выставка невероятного, ослепительного невидимки Саймона Аннанда. Он театральный фотограф. Он - волшебник, и все тут видели его фотографию нашего дорогого чудовища. Саймон снимает, как будто его нет: люди на портретах - ни с кем. Сами с собой. И это - похлеще любого, пусть любимого, Avedon'a, который клещами тащил из объектов съёмки их бедные сущности.

Битых десять минут стою перед двумя фотографиями Гатисса. Хорошо, хватит... два шага в сторону - и назад. Нет, ну... нельзя же так! Работа - перевоплощение, да, но... В каждом из нас - нас более, чем один, но... Одна - цветная, Гатисс рыжеус, в зелёном и хохочет, прижав к себе двух розовых игрушечных хрюшек. На другой, чёрно-белой, - полуодетая женщина средних лет, вызывающе смотрит, и всё ещё рок-звезда, и нестерпимо, смертельно устала...

Послезавтра вернусь. Мне надо знать, что за человек этот Аннанд. Послезавтра практически стоит метро, я чертыхаюсь, опаздываю и бессовестно врываюсь в выставочный зал после шести, благо не заперто. Улыбаются: "А знаете, он ещё не ушёл." Саймон - облако. В годах, тих, пушист головой и мягок руками. Он подписывает мне свою книгу, подписывает - "а это я вам просто так отдам, в нагрузку" - открытку с любимым чудовищем... бесценное ты моё, Бенедикт . Обмениваемся тихими словами ни о чём, и я вдруг отчётливо понимаю, что учусь. Что эти минутки с мастером - лучший в моей жизни урок портретной фотографии.

В книжке обнаруживается ещё одна фотография Бенедикта - готовится к выходу на сцену в ибсеновской "Гедде Габлер". 2005 год, театр герцога Йоркского. (Отсканировать или кто-то уже?)

Всё в то же длинное воскресенье долго плутаю по лабиринтам лекториев в музее Виктории и Альберта, в котором иногда показывают записи постановок из хороших и разных английских театров. Сегодня... именно. Та самая "Гедда Габлер". Помещение полно шестнадцатилетних девочек. Девушка-куратор хитро улыбается: "Благодаря нашему звёздному актёрскому составу... в смысле, Бенедикту Камбербэтчу... у нас сегодня аншлаг". Зал виновато хихикает в ответ. Бенедикт играет Джорджа, мужа Гедды. Наивный мальчишка, Джордж безоглядно влюблён в жену-психопатку - и ох трудно ему приходится с его детски-чистым сердечком и надеждой на семейную идиллию и детей. Весь чистенький, весь суетливая учтивость и предупредительность, весь белый шарфик-белые перчатки, Бенедикт выдаёт такой больной надлом в момент нежеланного прозрения, такой фонтан спутанных эмоций, что забываешь дышать и моргать, на него глядя.

Через два дня, прокручивая пьесу в голове, понимаю, что киноэкран (как барьер между мной и актёрами, между сегодня и 2005) вытерся из памяти напрочь. Я никогда не видела Бенедикта на сцене... или?


Опять в метро, Центральная до St Paul.



Издеваются.

Бартс. Второй визит за день. Первый был к другому концу здания, к отделению патологии, которое здесь видно на дальнем плане (то, что выглядит как три разных здания - на самом деле одно). Вечереет... В фильме с помощью страшно широкой линзы создано впечатление, что госпиталь стоит торцовой стеной к открытому пространству. Ничего подобного - только узенький проезд между ним и соседним. Про рога ничего не знаю .

На углу - человек в пальто. Целенаправлен и собран.



Ещё раз:



Если прямо здесь обернуться, окажешься лицом к церкви. Сама не знаю зачем, лезу в ограду, продираюсь сквозь кусты, и... господи. Наплёскано.



Тут же, за перекрёстком - Центральный уголовный суд, с золочёной статуей на куполе. Lady Justice, хранительница закона и защитница справедливости - английское воплощение то ли Фемиды, то ли дочки её Дике. С мечом и весами, как положено, но без повязки на глазах. Всё видела девочка, и в последний день на рассвете проплыла в сине-розовом небе, но помочь не смогла...

Из церковного дворика:



С перекрёстка:



На автобусе - реклама какой-то финансовой услуги: "Все пла-те-жи чёт-ко объ-яс-не-ны." Термин charge означает не только дебетовую операцию, но и - обвинение, представленное в суде.

Вечером отчаянно не успеваем заглянуть на Броудвик Стрит, которая в "Шерлоке" играла роль Нортамберленд. Пока не обнаруживается, что секретный клуб, в который нас позвали обедать (не смейтесь, он, честно-честно, не гуглится) - буквально напротив заведения Анджело "Бриндизы". Ура! Любопытствуем. Со времени съёмок в ресторанчике явно сделали ремонт, но диваны у окна и подвесные светильники над ними - всё те же. Опять слегка кружится голова. Я там... тут. Там...

На настоящей Нортамберленд Стрит, кстати, находится всенародно любимый паб имени Шерлока Холмса. Да, и ни до Броудвик, ни до Нортамберленд не дойдёшь за пять минут, Шерлок, - ни от "нашей" Бейкер Стрит, ни от настоящей. Две наши путаные географии, две выдуманные биографии...

Рановато пришли. Стоим, дышим, наблюдаем народное гуляние и питие.



Погодите...



Откуда ни возьмись - мужик со связкой воздушных шаров, на которых красным... нет, дорогой повёрнутый ум, не "I OWE YOU". "I <3 YO". (???)



Со съёмок пилота (да простит меня безымянный автор, не было на картинке копирайта):



Внезапно перекрёсток пустеет.



Рядом с нами останавливается такси. Переходящий дорогу - торопится.



Не успел. Такси лихо дёргается с места и, взвизгнув тормозами, исчезает за углом.

Домой.



На обратном пути, ровно на мысли о том, что день получился волшебный, я падаю с эскалатора в метро. Падать совсем не страшно и вовсе не так больно, как кажется со стороны. Пока летишь - находишься в другом мире, медленном, как во сне.


PS





В марте 2011 сидела я на ступеньках общественного бассейна на Дин Лэйн в бристольском районе Бедминстер и не знала ровным счётом ни-че-го. Почти год спустя время скрипнуло, свернулось и оказалось... в месте.

Бассейн старый, построен в 1931 году... Гатисса, я так поняла, в детстве мама туда водила. Бедминстер совсем не затронут лихорадочной модернизацией последних лет. Сонные, тихие улицы, теряешься во времени - шестидесятые ли, восьмидесятые? Облупленная краска, крохотные палисаднички, окна в тюлевых занавесках... по утрам на ступеньках - молоко в бутылках с крышечками из фольги. В кафе по соседству назовут тебя "love" и накормят супом; непременно на блюдце - хлеб с маслом. И будет вкуснющий чай в фарфоровом чайнике. С обязательным молоком. Глубинка . Параллельная реальность...

И может быть, именно в ней Шерлок - не Бенедикт, не сказка.

@музыка: Autechre - Incunabula

@настроение: Спааааааааать... и снов, пожалуйста...

---

Отсутствие как присутствие.

От лица фотографию легче послать домой, чем срисовывать ангела в профиль с неба. Опять Бродский. Ладно. Не в профиль. Не с неба. Не ангела. Но он есть, даже когда его нет.

Весь...

@музыка: James - Lullaby

@настроение: Чай. Без молока. Ужасно.

@темы: digital art, трафарет, вектор, коллаж, Sherlock BBC, Benedict Cumberbatch, Бенедикт Камбербэтч, Sherlock Holmes, Шерлок

---

В 11 раз больше луны.

[Часть 2. Начало и продолжение в процессе. Обсуждение здесь.]

Так, дохнув на стекло, выводят инициалы
тех, с чьим отсутствием не смириться.

Бродский

* * *

Слова жмутся по углам. Зайди за молоком, мне к двум на работу. - Сам. Покупай. Своё. Дурацкое молоко. Не видишь, я... - С каких это пор оно моё? Ты же любишь? - ...

Говорят, надо терпеть. Что несчётные дни и месяцы, как будильник с мутным стеклом, прозвенят в конце концов и я - проснусь, больше не целое ни с кем. Терпеть. Терпеть. Стираю рукавом капли с гладкого чёрного камня. От метро до тебя - промок насквозь.

Дальше?

Глазам горячо, и тоненько звенит в голове. Комната липко плывёт, тает горсткой цветных конфет, текут по стене жёлтое солнце и зелень обоев... Мама насыпала леденцов с собой, и я бегу, бегу по солнечным полосам на траве, крепко зажав сокровище в горячей ладошке.

Мама. У меня тридцать восемь (горячее молоко, аспирин), тридцать девять (рвёт, подгибаются ноги, будто я вдруг из пластилина) и в конце концов сорок один и судороги. Хлопают двери, путаются голоса, я проваливаюсь в матрас и задыхаюсь в вате. В руку впивается злая иголочка, за ней ещё, и мне ледяно и мокро, и силой разжимают губы. Я давлюсь водой и раскидываю руки, чтобы только не вниз, не в душную ватную яму. Ночь - в клочья, то жарко, то холодно, тошнит, глазам больно от лампы. Мама на стуле рядом, мама тревожится, даёт попить с ложечки, потерпи, маленький. Укрывает сброшенным в сотый раз одеялом. Спишь? Шёпотом. И принимается за постиранное, пахнущее ветром бельё. Ловко по моим рубашкам, по сестриным платьям тонкими пальцами - тут, там порвано. И шьёт, как будто танцует руками, а потом узелок, и чик - ножничками нитку...

Утром лучше. Я моргаю, и тихо дышу, и чуть колышется занавеска. Постельный режим на неделю. Два дня спустя я шатаюсь по дому, бледный и злой на скуку. Маетно. Всё кажется, вот придумай я игру - взаправду интересную игру - и хмарь улетучится, а я буду - я. Но день долог, всё в нём пыльно, скучно и пахнет старой жёлтой газетой. Я брожу, и мешаюсь, и тащу за заднюю лапу плюшевого медведя. Пум-пум, считаем ступеньки. Наверху, нанывшись, наклянчившись сам не знаю чего у сестриной двери, решаю идти к маме на кухню, запинаюсь о ковёр, падаю с лестницы вместе с медведем и сдираю в кровь коленки и локти. Ору (мама говорит непонятно - "благим матом") и смотрю, как выступают на ободранной коже бусинки крови. Пахнет яблочной шарлоткой. Мама клеит на меня пластыри - бак-те-ри-цид-ны-е, четыре, и укладывает - горюшко ты моё - на диван. Мам, а мишку? Обнаруживается, что в медведе - дыра. Я не плакса, но из него лезет вата и голова так... набок. И смотрит... я не нарочно! Пробую не реветь, запрокидываю голову, но стыдные слёзы никак не текут обратно. Соплю, трогаю коленки - которая меньше болит? Зажмуриваюсь накрепко, ойкаю и отдираю пластырь. Клею на плюшевую рану. Он не липнет. Мама... маааааааааам! Мама гремит чайником на кухне и не слышит. Я крадусь по скрипучему полу со швейной коробочкой, которую трогать ни за что нельзя, сажусь в углу, выбираю иголку побольше и здоровенными кривыми стежками через край пришиваю медведю голову. Она всё равно немножко набок, но почти всю вату я запихнул обратно. Готово. Облизываю уколотый палец, вяжу нитку - на два... нет, на три узла. Крепко-накрепко.

Назавтра к медведю с головой набок совсем привык - он теперь ещё больше мой, я его жалею - и сдираю ногтями болячки на коленках, сам не знаю зачем. Смотрю на красные бусинки. Мама ругается, но глаза у неё совсем добрые. Температуры сегодня нет. А людей зашивают?

* * *

"Биомеханические аспекты судебно-медицинской экспертизы падений с высоты". Белые стены, каталка, мёртвые аппараты. Еле слышно звенит лампа. На полу - грязные лоскуты срезанной одежды. Руки - ровно вдоль, ладонями вверх. Не к месту думаю: ни добавить тебя, ни убавить - редкой гармонии тело. За всю свою врачебную жизнь не видел такой светлой кожи - и ведь без единого пигментного пятнышка... Белоснежка, - издеваюсь я вслух, отгоняя страх. Отставить шуточки. Глаза открыты, зрачки расширены. Подсохшие струйки крови из носа и левого уха. Рана правой височной области: первоочерёдное. Кроме: кровоподтёки, ссадины, обширная гематома на правом бедре. Наскоро пальпирую грудную клетку: перелом ребра. Ещё один. Светлой тоненькой ниточкой в левом подреберье - давний, детский шрам. Ох ты, сердце. Оперированный врождённый порок? Сколько тебе было, маленький? Год? Два?

Больше видимых повреждений нет. Даст бог, и закрытых не выявим.

Сестра! Ножницы. Сестра?.. Намокшие от крови вихры мешают, липнут, лезут в рану. Состригаю твою девчачью красоту, Шерлок. Мою рваные края. Слава богу, без костных отломков. Удар о твёрдую неровную поверхность, но будто с элементом скольжения... Легонько пальцами - лобная, теменная, затылочная, левая височная... верхняя челюсть, нижняя, нажим-нажим-нажим, осторожно ладонь под шею, по позвонкам... жду переломов и с каждым касанием дышу тише: нет. Нет. Бережно раздвигаю губы - язык не прикушен, зубы целы. Четвёртый этаж, Шерлок. Голый асфальт. Глубокое рассечение мягких тканей. Ничего страшного, до свадьбы... усмешечка - "До моей? Великолепный прогноз." Улыбаюсь. "Добрый, добрый доктор Франкенштейн." - "Заткнись." Иссекаю края.

Гемостаз. Тщательно. Долго, долго, долго. Сворачиваемость у нас не очень... Готовлю шовный материал. Оснований подозревать субдуральную гематому нет. Значит, трёхгранную режущую и - глухой шов, можно без дренажа.

Улыбаюсь и шью тебя, белого как молоко. Шью голыми руками, без перчаток. Слышу пальцами, как скрипит, прорезая кожу, игла. Вот и всё, Шерлок. Молодчина, терпел. Вяжу завершающий узел - тройной. Оставляю два сантиметра нитки.

Всё. Пакет с ампициллином на штатив, протираю спиртом локтевой сгиб - синие ручейки на белом - и вдруг не могу, как перепуганный насмерть школяр не могу попасть в вену. Рука ни с того ни с сего - немая и не моя. Стыдно, злюсь, по спине - холодные капли. Мимо. Мимо... вытаскиваю иглу - и снова... пожалуйста, потерпи... Да что за чёрт?

Успокойся, Ватсон. Дыши. Считай до десяти - и ещё раз, аккуратно.

Три, четыре. Выдох. Пять. Почему не слушаются пальцы? Шесть. Антибиотик обязательно...

Шесть.

Колышется кисея на окне.

Заходится криком будильник.

Какая, к чёрту, кисея? Алюминиевые жалюзи. Нате вам, снова заело. Зло дёргаю шнур, полосы солнца с треском лопаются - и осколками по глазам. Матерюсь. Пахнет нагретой пылью. За слепящим стеклом - ни неба, ни шума, ни улицы, только ровный, безжалостный свет.

Перекрещенный солнцем с пылинками, бледный мой, полуостриженный.

Впервые замечаю, что чёрные волосы отдают медью.

Будильник. Оглушительная, тонкой сиреной боль - идиот, урод полоумный, шил мёртвое тело и радовался. Лежу, дышу, стараюсь ровно, что только не приснится, что только... Слушаю - тик - стрелка дёргается, перешагивает минуту. Так же точно и безвозвратно - так - знаю: сон, в котором я вяжу нитку на два, нет, на три - моё самое дорогое, последняя моя, голодная кроха счастья. Я тебя крепко-накрепко...

Крохотные иголочки хором орут в затёкшей руке.

Мне не грустно. Мне не стыдно. Так плачут голодные дети, только тут нельзя вслух, я давлюсь криком и кашлем и кусаю кулак. Миссис Хадсон гремит в гостиной чайными чашками. Чашками. Чашкой. "Джооооон, завтрак!" Слёзы затекают в уши. Идиот. Встаю.

Сколько мне так? По науке - год. В отдельных, особых случаях - до двух. Это норма. То, что дальше, вежливо называют "патологическим горем". Наигрались в страдания? Наплакались? Хватит. Пора и честь знать. Я тогда, в Афгане, выливая второй литр крови в жёлтую пыль, грыз грязный рукав - господи, не дай умереть. Выжил. Зачем? Затем, что стреляю хорошо. Затем, что без няньки с оружием дети проглотят от скуки таблеточку и умрут. Спрыгнут с крыши - и... надо было наверх... надо было с тобой. Нельзя, никогда нельзя одного. Виноват. Шерлок, как же я перед тобой... Проспал. Упустил. Не уследил. Безобразно глупо поверил в твою трёхгрошовую пьесу - "В миссис Хадсон стреляли!" Белыми ведь нитками... Ты тоже дурак - небось, смотрел мне вслед, и об заклад с самим собой: догадается или нет? Всё бы тебе со смертью догонялки, Шерлок. Доигрался.

А мне - не выпросить за тебя никакого прощения. Цветочки теперь к чёрному камню? Каких тебе? Я завтра зайду в перерыв, посижу недолго. Смейся, смейся. Скажи спасибо, что не наливаю тебе чаю с утра. Что больше не покупаю малинового варенья. Терпеть его не могу.

...будет сниться. Поначалу мучительно, потом - светлее. Да бог бы с ними, со снами. Хуже, что я дважды увижу его на улице - вихры на ветру, синий шарф. Дважды поверю, застучит в ушах, задохнусь, побегу. Дважды потеряю его в толпе. Открою холодильник - попить - и не найду молока, хотя ещё вечером - полбутылки. Фокус. Волшебный трюк. Пожалуйста. Ради меня. Буду подолгу сидеть в его кресле, держа на коленях скрипку, и повторять ей его имя. Назло мозгоправше. Шерлок. Шерлок. Если не отдирать сукровичные корки с раны, она затянется, побелеет и перестанет болеть. Перестанет быть. Шерлок. Не смей заживать во мне. Шерли. Как тебя звали в детстве? Не успел спросить у его детективного величества. Маленькое величество, разумеется, ни за что не давало себя уменьшительно ласкать...

Мыться. Не чувствую, как там тело. Мочалкой - до красноты, чтобы больно, вода - по лицу наотмашь. Виноват... Господи, смой с меня липкую, жуткую эту догадку, что он - вместо меня. Что он - денежка за мою жизнь, вашу же да за ногу бухгалтерию. Звёздный мой, хороший. Храбрый дурак-кибальчиш. Чёртов ясноглазый мой ангел, война моя вихрастая, какими тебя ещё словами..? Миссис Хадсон полушепчет мне долгим вечером - Джон, дорогой мой, тебе бы выйти из дому, всё сидишь один - сходил бы в кино... я согласно киваю, а она - без паузы, словно рассказывает содержание фильма - знаешь, вот я читала... говорят, это для них нехорошо, когда так горюют. Для "них".

Для незакрытых глаз. Капните физраствора, слизистая сохнет. Для тех, кто без пульса. Для тех, с кем ничего больше не...

Для намертво впечатанных в нас.

Я послушно бреду в кино, вспоминаю мёртвые лица друзей, считаю давнишние шрамы и не чувствую ничего. Боль выбивало новой болью, скальпелем, морфием, кровью, тяжкой отдачей автомата в плечо. Одеваю Шерлока в форму и бессовестно сожалею, что мы не были и не остались вместе там, на другой войне. Не будь его - и мне вроде как незачем. Свербит в носу. Руки в карманы глубже. Мы бы сейчас...

Не дури, доктор.

Cпотыкаясь о трещинки в тротуаре, я дышу, живу и бреду в кино, в "Одеон" на Тоттэнхем Корт. Там меня учат тошно-сладкому: после смерти душа упадёт с неба звёздочкой. Слетит тебе прямо в руки пушистым птенцовым пером. Дунь - и оно упорхнёт. Метафорически, б****, в жемчужные дали вечности.

Уменьшительно-ласкательная смерть. Морщусь. Кретины.

Забыл, чьё поверье - в крыше дома умершего пробивали дыру и ночи напролёт молились его звезде, чтобы она спустилась к мертвому телу и сошла вместе с ним в могилу. Считалось, без этих молитв мёртвому не уснуть, а звезда упадёт как попало и кого-нибудь, не дай бог, поранит.

Молитв я не знаю, ночами сплю и шью твои раны. Крыша наша с тобой цела, и звездой по больному досталось, конечно, мне. Ты не уснёшь теперь, а она - ни в какую могилу...

И не надо. Не надо, не спи, не покойся с миром. Не вздумай там... упокоиться, Шерлок. Не надо. Тебе нельзя...

...пока нельзя, - терпеливо, как маленькому, говорю я, когда он судорожно вдыхает и рвётся встать.

* * *

@музыка: Radiohead - Codex

@настроение: Needles

@темы: Шерлок Холмс, John Watson, Sherlock BBC, фанфики, Шерлок BBC, Sherlock Holmes, Шерлок

---

Острокрайные леденцы.

Ангина. В миндалинах вилы. Не могу найти музыку - всё звучит неверно и поперёк. Тебя почти нет, а я в наших шестиста сорока восьми письмах, будто мне пять и лезу в бабушкин шкаф. Всё наизусть знаю, но полжизни назад, в четыре, предметы были с другой какой-то пользой. Обёрнутые в другой смысл, как в бумажки. Другая я, и другие они со мной. Развязываю верёвочки на таинственных, всё тех же, свёртках. Так и письма.

(Открытки от умерших родственников. Высохшие трёхцветные ручки. Неполная колода карт. Корзиночки из фантиков - помнит кто-нибудь, как их плести? Моя собственная грустная фотка в сине-белом пластмассовом шарике, на свет нужно смотреть.)

Мне не больно.

Это ты. Я повторяю. Нас учили - подсознание не знает частицы "не". Нас учили - замечать многословие, немоту, неровное дыхание, крик, даже если он шёпот. Прячешь, значит...

Не люблю эмо, не люблю раненых сердечек, которые грустные девчонки с размазанной тушью волокут за собой по грязному снегу на длинных поводках. Мокрая алая за ними дорожка. Не люблю тощих, перьями стриженных, мальчиков в чёрных плащах. В бездонных глазах-колодцах у них лужи слёз по дохлым сердечкам, а под плащом - два косых шрама, где у живых лопатки. Ах. Боль-леденец, чмок-чмок, смотри - порежешь язык острыми краями-то. Что-то живёт мелкое, отвратительное в сладком мазохизме. Писклявое, неглавное, театральные конфетки, оторванные нежнопёрые крылышки. И предательский здравомыслящий голосок мне шепчет - а их и не было, крыл. И слёзки мальчуковые - твоя собственная сладкая бредятинка. Дура девчонка. Тьфу.

Не люблю и бешусь, потому что хочу выплюнуть свой собственный леденец. Потому что саднит язык и губы.

Ангелы - они не с крылышками. Они - сонные, в пижамных штанах, со слипшимися ресницами слушают тебя в восемь утра и греют чай. Когда тебя не держат больше коленки - они сидят, в белых своих носках, с тобой на немытом полу. Им вцепляешься в кожаную петельку на зимнем пальто, когда им пора. А главное - дальше. Главное - после. Когда уже не кровь, а шрамы. Когда заново учишься улыбаться, будто только родился.

Мои обиженные сердечки - красные воздушные шары. В них гелий, они бьются в потолок, ты дёргаешь за ниточки, смеёшься - тут праздник? Неа. Смотри. Я подхожу близко, забираю в свои твою левую, привязываю шарик к запястью. Замер, притаился. Отпусти теперь руку, пусть плывёт.

А потом, посреди нашей больной тишины, те же шарики, два, привязаны к железному забору напротив твоего дома. Не я. Кто-то вместо. А я топаю мимо и слёзы как предательский сироп. Может, просто холодно очень.

@музыка: Mute Math - You Are Mine

@настроение: Што пристали, болею я!