Взмах ресниц над чайной глубиной. Ничего, всё будет хорошо.
Мне было семнадцать в то воскресенье.
Вертолёт улетел за пределы экрана. Вечер пошёл на телеграфные полоски небу. Не оставь тчк. Отрыв. Сохрани зпт пожалуйста. Отрыв. Не спали всю ночь, катали цветные карандаши по скатерти, смотрели в темь, потом в туман, пили чай, ещё молча чай, проливая и обжигаясь. Прижимались лбами к стеклу, щёлкали кнопочками - как он? Как он там? Не смей. Не надо. Нельзя. Ненужное уже: ты держись, ты только... Ждали невесть чего, хотя всё поняли, всё угадали сразу. По тому, как он тихонько вздрогнул через три секунды после удара.
Под утро полусонными пальцами баловались сквозь слёзы: cкладывали исписанную бумагу в самолётики и запускали их в неподвижный воздух с пятого этажа.
Пока нерадивые ангелы сдирали с него машинные крылья и заворачивали в свои, пуховые. Навсегда.
Самолётики уходили в пике и тыкались носиками в чужие балконы. Потом их, наверно, кто-то читал.
Второго мая было пронзительное солнце и расплывчатые лекции без толку. Нас спрашивали - что случилось. Мы отрицательно мотали невыспанными головами. Нет. Нет его. Дайте помолчать.
Посмотрела документальное кино "Сенна". Сижу и реву. Забыла, что так хорошо, так безжалостно помню. Забыла, что таких, как Айртон, больше не было и не...